Приятель Канади, который оплачивал его лечение и питание, был управляющим одной из американских нефтяных компаний. На работе в его кабинете стояло два больших сейфа: в одном до самого верха лежали деньги (в его доме одна комната также была забита деньгами), а во втором стояли десятки бутылок виски и джина. Утром он приезжал со своим заместителем на работу, они садились за стол около второго сейфа и «работали»: играли в карты. Как-то меня вызвали к нему поздно вечером: он выходил из ночного клуба и свалился с лестницы, а мне пришлось накладывать ему на голову швы.
«Холодная война» носила чисто экономический характер. Так, к Теляковскому пришла комиссия, обследовала склады компании и заявила, что крыши складов опасны для рабочих, поэтому он будет оштрафован на большую сумму, после чего должен сменить все крыши.
В этот период британскую колонию внезапно захлестнула волна крайнего демократизма, что немедленно отразилось на отношениях в британском генеральном консульстве. В отдел эмиграции консульства пришел работать бывший сотрудник политического и криминального отдела международной полиции (он знал всех жуликов, поэтому его назначение на этот пост было вполне логичным). Но если бы раньше генеральный консул называл его просто Смит, а тот обращался бы к консулу почтительно, то теперь все вдруг переменилось. Для произнесения маленькой речи на коктейле генконсул вдруг встал на стул. Смита он стал называть просто Джоном, а тот его - Аланом. Глаза невольно увлажнялись слезами умиления при таких трогательных демократических сценках.
Иностранцев в Шанхае становилось все меньше. От служащих международного и французского муниципалитетов избавились еще гоминдановцы (при Мао их уже не было). Правда, французских полицейских, например, китайцы не увольняли: их перевели в главное здание полиции на территории международного сеттльмента, отвели им там несколько комнат со скамьями без спинок и приказали отсиживать по восемь часов в день без всякой работы. Через два месяца все французы уволились сами.
Иностранный Шанхай постепенно исчезал. Не очень богатые фирмы быстро поняли, что ежемесячно переводить деньги в Китай без видимой надежды на возобновление торговли накладно. Некоторые из них написали китайским властям письма с просьбой забрать их дома и фабрики бесплатно (опять сюжет из «Алисы в Стране чудес»). Это тоже было следствием продолжающейся политики бескровного удушения капитализма - политики Мао Цзэдуна. В книге П.П. Владимирова очень достоверно нарисован портрет Мао: среди народа - в заплатанных штанах, заношенной ватной куртке и дранной шапке ест похлебку из чумизы, которой его угостили солдаты и которую он запивает водой; а дома - голландский джин и сигареты «Честерфилд». Все это чести ему не делает.
Политика медленного удушения набирала обороты. Если раньше иностранцы в течение ста лет переводили деньги из Китая на родину, то теперь механизм начал работать в обратную сторону. Увольнение, вернее перевод иностранных служащих из Шанхая, продолжался. Оставляли только самых необходимых. Англичане называли это «скелетон стафф» - скелет кадров. Торговли уже не было никакой. Когда у моего рентгеновского аппарата перегорела трубка Крукса, я пошел к управляющему Гонконг-Шанхайским банком и попросил его помочь мне выписать трубку из Гонконга. Он ответил мне, что ничего не желает импортировать в коммунистический Китай. Ответ более чем странный, так как рентгеновский аппарат работал главным образом на британскую колонию. Мне помог доктор Данлап. Американское консульство оставило ему много разной аппаратуры, и среди прочего была рентгеновская трубка. Данлап отдал мне ее бесплатно.
Такие резко негативные реакции, как у руководителя банка, стали довольно обычным явлением и, к сожалению, естественным в тех условиях, которые создавались в Китае иностранному бизнесу новым политическим режимом. Прямо или косвенно, но все это отражалось и на отношении ко мне. Одна моя пациентка на коктейле беседовала с каким-то важным управляющим британской компании. Разговор зашел обо мне, и она сказала ему, что я собираюсь ехать в СССР. «Ах так, - ответил он, -ну, если Смольников будет подыхать здесь в канаве, я и пальцем не пошевельну, чтобы ему помочь». Она любезно передала мне этот разговор. Конечно, так относились ко мне не все. Врачи, вообще, как-то стояли в стороне от всего этого безобразия по поводу политических предпочтений, а наши отношения между собой в большей степени определялись профессиональными интересами. Другие же люди, становясь моими пациентами, начинали относиться ко мне лучше, потому что теперь я был прежде всего их врачом. Так случилось с одной немецкой четой. Я встречался с ними иногда на коктейлях, и они подчеркнуто меня игнорировали. Но как-то раз немецкий врач, у которого они наблюдались, допустил ошибку в лечении их ребенка. Мать пригласила меня (выбора в Шанхае уже практически не было) и осталась моей пациенткой вплоть до моего отъезда в СССР. Помню прекрасного глазника Шварценбурга, немца, у которого лечились почти все советские граждане, страдавшие заболеваниями глаз. Замечательным человеком был доктор Бирт, глава немецкой медицинской фирмы. Одновременно он занимался бизнесом и был чересчур занят делами своей молочной фермы «Люцерн Дэйри», приносившей ему дохода больше, чем все его не всегда удачные операции. В общем, классифицировать врачей по политическому и национальному признаку в таком городе, как Шанхай, было трудно.
Вместе с тем политика выдавливания иностранцев из Китая, проводимая Мао, медицинских учреждений касалась в той же мере, как и всех остальных. Но здесь, поскольку за короткий промежуток времени в Шанхае я трижды пережил смену китайского политического режима, у меня напрашивается любопытное сравнение. Японцы в первые же дни оккупации заняли Дженерал Госпи-тал, который принадлежал муниципалитету, то есть главным образом англичанам. Они считали его вражеским имуществом. Но все же они придерживались каких-то юридических норм и с Кантри Воспитал долго ничего не могли поделать, так как эта больница никому не принадлежала. Когда она была построена много лет назад -для иностранцев и на деньги иностранцев (это были пожертвования), - то в целях управления ею был избран совет директоров, работавший бесплатно. Зарплату получал только главный врач и обслуживающий персонал. Члены совета менялись, некоторые умирали, но юридически у больницы никогда не было владельца, и японцы долгое время не могли придумать, как и у кого ее конфисковать. Правда, в конце концов они ее присвоили. После японцев, когда Шанхай перешел в руки гоминдановцев, Кантри Госпитал снова приобрел свою шаткую независимость, и в нем опять лежали иностранные больные. Однако с приходом Мао все изменилось. Китайцы сразу забрали Кантри Госпитал и вышвырнули оттуда всех иностранцев.