Это была не эпиляция, а подмышечный пожар.
Корнет Савин был известным авантюристом. Судя по его чину (самому младшему), он учился в кавалерийском училище. За рубежом издавали небольшие книжечки с описанием его похождений. Вот одно из них.
Юнкерам не разрешалось посещать оперетту, а Савин со своим приятелем все-таки пошел. Их увидел главный полицмейстер Москвы Трепов, прибывший в театр в сопровождении своего адъютанта, и спросил: «Что вы здесь делаете господа?.. Как ваша фамилия?» - обратился он к Савину. Тот назвался. Трепов бросил через плечо своему адъютанту: «Запиши». «А ваша как фамилия?» - спросил, в свою очередь, Савин Трепова. Тот так опешил, что пробормотал: «Моя? Трепов». - «Запиши», - бросил через плечо своему приятелю Савин.
Рассказывали и множество других историй. Например, о том, как Савин пытался продать группе английских бизнесменов дворец московского генерал-губернатора -нынешний Моссовет. Или, как он чуть было не сел на болгарский престол, поскольку походил лицом на царя Фердинанда. В общем, это был еще тот жулик и нахал.
В Шанхае он жил, когда я был студентом. Его можно было встретить на главной улице французской концессии прогуливающимся в светло-сиреневой офицерской шинели и фуражке. Это был уже глубокий старик с белой бородой.
Потом он попал в Гонконг и там угодил в больницу -и опять-таки в очень удачный момент: перед коронацией английской королевы Елизаветы (1953 г.). В день коронации всем больным было выдано по бокалу вина. Главный врач больницы обходил всех больных, каждому подносил стакан вина и поздравлял с праздником. Подошел он и к престарелому корнету. Тот улыбнулся главврачу и сказал, что за здоровье ее величества может пить только «Шампанское». Врач рассмеялся и велел принести ему бутылку. Это было последнее известие о корнете Савине, появившееся в газетах.
В бесплатное отделение нашей больницы поступил филиппинец средних лет с симптомами «острого живота», так хирурги называют любую катастрофу в брюшной полости, требующую немедленного вмешательства. Но симптомы у вновь прибывшего не были настолько острыми, чтобы торопиться, и доктор Гонтлетт, осмотрев его, решил оперировать на следующее утро. Я сделал все назначения, а когда пришел пораньше на следующий день, то увидел, что кровать моего филиппинца пуста. Я спросил китайского фельдшера, где больной, и получив ответ, что ушел в операционную, поспешил туда. Операционные у нас были на четвертом этаже, и больного полагалось до самой операционной везти на каталке, которую поднимали на этаж в большом лифте. Филиппинца я увидел идущего по лестнице пешком уже на площадке четвертого этажа. Я хотел сказать ему... много чего я хотел ему сказать, но он не понимал английского языка.
Вскоре все подготовили к операции, и я дал наркоз. Гонтлетт вскрыл живот и увидел белые пятна «сальной свечки» на поджелудочной железе - признак острого панкреатита. Кроме того, в животе было довольно много кровавой жидкости. Гонтлетт счел случай безнадежным и зашил брюшину, но не слой за слоем, как это обычно делается, а большой иглой захватывая все слои сразу, как зашивают животы после вскрытия трупов. «Тут делать нечего», - сказал он. Я разбудил больного и отправил его в палату. По моим прогнозам ночью он должен был умереть. На другой день во время обхода я увидел в палате моего филиппинца живым: он стоял рядом с кроватью и перетряхивал свой матрас. Выругав его за это, я объяснил, что ему нельзя вставать - я-то знал, что его зашили, как труп.
Через три недели он выписался. Здоровый - не здоровый, но выписался. А месяца через три вызвал меня к себе домой, оказалось, для того, чтобы поблагодарить меня, но при этом сказал, что чувствует себя плохо и уезжает на Филиппины умирать.
У меня был пациент, полицейский, по фамилии Корбут, по национальности, кажется, поляк, а женат был на русской. Как-то осенью его жена вызвала меня рано утром, сказав по телефону, что у мужа странные отеки. Я приехал и с трудом его узнал. Корбут лежал в постели закрытый теплым одеялом - утро было прохладным, - уши у него были раздуты, приобрели форму груш и лежали на подушке, как у спаниеля, лицо было слегка отекшим. При этом он ни на что не жаловался и чувствовал себя вполне здоровым, только из-за ушей не мог идти на дежурство. Это была, конечно, аллергия. Но на что? Я стал выяснять, какие перемены произошли в обстановке, в его образе жизни и питании. Никаких, все то же самое. После долгих расспросов выяснилось, что его супруга купила летом резной камфарный ящик. Так называют красивые китайские ящики, покрытые рисунками, которые делают из разных сортов дерева, иногда обычных, иногда очень дорогих, йзну-три эти ящики выстилают тонкими пластами камфарного дерева, запах которого отпугивает моль. В таких ящиках можно хранить вещи без нафталина. Жена уложила в ящик на лето зимние одеяла, а за день до происшествия вынула и одним из них накрыла своего мужа. Корбут оказался чувствительным к камфаре, и на утро проснулся вот в таком виде. Одеяла проветривали несколько дней, и больше реакция на них не повторялась.
Аллергия - причудливая болезнь, ее могут вызвать самые неожиданные причины. Я знал человека, у которого начиналась экзема, если он ложился спать на тонкую плетеную из соломы подстилку: такие подстилки летом в Шанхае кладут поверх постельного белья - спать прохладнее.
Еще у меня был пациент-англичанин, страдавший бронхиальной астмой. Для ее лечения были испробованы все известные в то время средства - безрезультатно. Тогда я решил назначить ему французский коньяк. Две столовых ложки коньяка снимали ему удушье уже через пять минут. После этого он жил только на коньяке.