Записки Шанхайского Врача - Страница 13

Отношение в Китае к институту брака любопытным образом иллюстрирует один эпизод, связанный с именем китайского философа Ку Хунг Минга, жившего в начале нашего века. К нему как-то приехала делегация американских преподавательниц из женских колледжей США. Ку принял их в своем саду в Пекине. Был накрыт чайный стол, и гостьи расположились в плетеных креслах. Заговорили о методах преподавания, но спустя полчаса переключились на вопрос о многоженстве в Китае. Американки возмущались: «Это противоестественно!» - «Почему противоестественно? - спросил Ку. - Вот на столе стоит чайник и восемь чашек. Это естественно или нет?» Американки опешили: «Естественно». — «Вот это и есть многоженство. А у вас в Америке, где существует проституция, на одну чашку приходится восемь чайников». Блестящий ответ, хотя философ покривил душой, потому что в Китае, кроме многоженства, процветала и проституция, причем в самых широких масштабах. Об этом можно прочесть в классическом эротическом романе Чин Пин Мой и в поэме «Торговец маслом и проститутка». Но американки, наверное, после такого ответа отказались от второй чашки чая.

Китайцы, как и все древние нации, отличаются простотой. Обыкновенные вещи они называют точными словами. Русскому мальчику мать говорит, что, например, за физзарядкой должен следовать туалет, и слово «туалет» имеет неопределенный смысл. Что оно значит? Мытье рук и лица или надо вымыть еще и шею? А может быть, кроме того, почистить зубы? А китайскому ребенку говорят про «очищение девяти отверстий», и тут никаких сомнений быть не может, если ребенок умеет считать до девяти.

Китайские понятия о красоте человека иные, чем европейские. Как-то мой китайский приятель и я сидели на трибуне футбольного поля, и он предложил мне оценить красоту проходивших женщин. Большие глаза, с китайской точки зрения, некрасивы, красивы - совсем узкие. Крупные носы безобразны, хороши - едва выделяющиеся. Вообще, с китайской точки зрения, европейцы просто уродливы. Потом он спросил меня, как отличить проститутку от порядочной женщины, и я ему ответил, что это невозможно сделать наверняка. Он расхохотался: «Ты что, не знаешь? Вот идет проститутка, а та - порядочная женщина». Я так и не понял, как китайцы их различают.

У китайцев, да и у наших среднеазиатских народностей, поразительно хорошая кожа. Они очень долго выглядят моложе своих лет, может быть, потому, что никогда не моют лицо холодной водой. Один год я жил в общежитии университета. Каждое утро два боя приносили нам большой ушат кипятка, и все обитатели здания выходили с тазиками, наливали в них кипяток и мыли горячей водой лицо. Но все же вряд ли температура воды имеет такое значение. Мне кажется, что у них эластичнее ткани кожи лица, и эта эластичность дольше сохраняется.

У крестьян кожа хуже, потому что они много времени проводят в полях на солнце. Китайские мандарины раньше вообще предпочитали на солнце не показываться. По улицам они не ходили, их носили в закрытых паланкинах носильщики. Загорать было не принято. Днем они сидели дома, и лишь вечерами гуляли в своих роскошных садах.

Вместе с тем поражает количество лысых старух в Китае. Я думаю, это от обычая склеивать волосы. Китаянки покупают на базаре длинные белые широкие стручки, вернее ленты, какого-то дерева, очевидно, настаивают их в кипятке и затем смазывают этим настоем себе волосы. Вот почему у них всегда волосок лежит к волоску. Это выглядит красиво и аккуратно, но за это они, по-моему, расплачиваются ранним облысением. Старухи там носят на лбу что-то вроде нашего кокошника. Это головной убор черного цвета, расшитый разноцветными бусинками, он закрывает только лоб, а сверху виден совершенно лысый череп.

О китайских театрах писать не буду, потому что ничего в этом не понимаю. Они поразили меня богатством средневековых одеяний актеров и шумом оркестра, который показался мне еще хуже, чем шум джаза в гостинице «Украина» в Москве. Я не воспринимаю китайской музыки, хотя звук китайской флейты весной в поле мне очень приятен. Приятен и звук китайской скрипки вечером, когда в саду трещат цикады. Один раз я видел Мей Лан Фана - очень известного китайского актера, игравшего только женские роли. Мне это было непонятно. Китайское пение у меня не вызывает никакого удовольствия. Кстати, свои стихи китайцы не читают, а поют. Это мне тоже чуждо. Ничего тут не поделаешь. Разные культуры -разные вкусы. Каждому нравится свое родное.

Я часто задумывался, как мы воспринимаем архитектуру, скульптуру, поэзию - и свою, и чужих народов. Думаю, что есть такое понятие, как «обаяние чужой цивилизации». Когда в Шанхае я бывал в районе, где жили почти одни японцы, то чувствовал это «обаяние чужой цивилизации»: другие духи, другая одежда, другие жесты, другой язык - а все вместе создает ощущение очарования. То же самое происходит, когда видишь в большом китайском саду с горбатыми или кривыми мостиками китайскую толпу с веерами.

Китайская живопись формалистична, но тоже прекрасна. Одна китайская художница рассказывала мне, как ее обучал старый художник. Она должна была знать на память, сколько, например, зазубрин на листке хризантемы, сколько рядов лепестков у ее цветка. Вот почему китайский рисунок так точен. Потом ее обучали верности руки. Художник не имеет права провести кистью по одному и тому же месту дважды. Если он рисует лепестки бамбука, каждый лепесток - это один мазок, сделанный уверенно и мгновенно. Для создания глубины тонов на разных блюдечках заранее разводится в разной концентрации тушь. Черные лепестки кажутся зрителю близкими, а серые — отдаленными: чем светлее, тем дальше от зрителя. Китайские рисунки лошадей поражают своей динамичностью. Есть в китайской живописи картины, на которых изображены просто иероглифы. Китайцы воспринимают свои иероглифы как картины и именно поэтому, мне кажется, не могут от них отказаться. Это было бы равносильно отказу от целой области изобразительного искусства. Тысячелетняя культура Китая будет всегда очаровывать, как и культура других народов. Каждая цивилизация имеет свою особенную прелесть.