Записки Шанхайского Врача - Страница 61

Католическое Рождество, 25 декабря, мы праздновали торжественно. Маленького МакГилкриста офицеры завалили подарками. Столовая была украшена английскими флагами и серпантином, везде летали воздушные шары. Утром в офицерском салоне мы с Миллером угощали офицеров виски и джином, а после обеда нас утащили к себе рулевые, чтобы напоить ромом, традиционным напитком английских матросов. Все рулевые были шотландцами, возможно, из шотландских горцев. Они плохо говорили по-английски. Их язык - гельский, одно из кельтских наречий, которое их предки привезли с собой из Ирландии много веков назад. Это черноволосые, черноглазые люди. Кстати, обилие брюнетов в Шотландии поражает. Мы привыкли думать, что брюнеты живут на юге, а блондины на севере. Блондинов и шатенов много на юге Англии, но англичане не кельты, а англосаксы.

Вечером был торжественный рождественский ужин с участием капитана Барклая. Впервые за двенадцать дней капитан соблаговолил отужинать в кают-компании (видимо, человеку с его званием не солидно слишком часто обедать со всякой шантрапой). За ужином он сообщил нам о гибели «Кины», того скандинавского корабля, который отплыл из Шанхая вслед за нами. Он зашел в лагуну Табако сразу после того, как из нее вышли мы. Наш капитан получил предупреждение по радио о приближении тайфуна и успел вывести корабль за пределы архипелага в открытый океан. А «Кина», покидая лагуну, где-то между этими островками попала в тайфун. Спаслось лишь несколько человек.

Ужин был обильным: фаршированная индейка и рождественский пудинг, баранина и кислое варенье - всего двадцать пять блюд. У меня сохранилось меню, на котором расписались капитан, старший помощник и все пассажиры. Сомерсет Моэм заметил как-то, что он не понимает англичан и их кулинарных предрассудков: где бы они ни находились - в Арктике или в тропиках, - но на рождество обязательно будут есть пищу, которая хороша в Англии, но в тропиках никуда не годится. Совершенно согласен с ним: есть индейку с яблоками на пути к Сайгону - гастрономическое преступление.

Через полчаса после начала ужина совершенно пьяным оказался наш судовой врач, пришедший к ужину на вид совершенно трезвым. Очевидно, успел зарядиться у себя в каюте. Ирландец с ярко-рыжими волосами и голубыми глазами, под тропическим солнцем он покрывался каким-то ярко-розовым загаром, упорно просиживая на надувном резиновом кресле бледно-зеленого цвета, которое ставил на одной из верхних палуб, все свое свободное время. А свободного времени у него было море. Он имел од-ну-единственную обязанность - ежедневное проведение приема в судовом госпитале, длящегося не более часа. На этом его работа заканчивалась. О медицине он ни с кем не говорил и, вообще, был немногословен, но виски пил регулярно и в достаточном количестве. Однажды он пригласил меня посмотреть его госпиталь на две койки. Это были довольно просторные каюты. Операционный стол. Лонгеты для укрепления гипсовых повязок при переломах костей, костыли, банки с гипсом, аптека, большая бочка английской соли (слабительное)... Наконец, очень вместительный склад с профилактическими резиновыми изделиями, их было так много, что он, наверное, смог бы обеспечить ими на одну ночь весь военно-морской флот ее величества королевы Великобритании.

На рассвете 26 декабря мы прибыли в Сингапур и пришвартовались довольно далеко от центра города - в грузовых доках, рядом со складами каучука. Здесь было жарче, чем в Табако: уже в семь часов утра я сидел в каюте без рубашки, правда, тело было совершенно сухим.

За два дня до Нового года ко мне на корабль зашел мистер Юстас, родственник семьи Дин, моих шанхайских пациентов, и пригласил меня встретить Новый год с ним и его друзьями в Танглин клубе - самом фешенебельном клубе Сингапура. Как мне рассказывал доктор Андерсон, английский писатель Ноэул Кауард, побывав в Танглин клубе сказал: «Теперь я понимаю, почему в Англии так не хватает кухарок», - после чего вход для него туда был закрыт. Ноэул Кауард сказал не просто глупость, это было почти оскорблением, которого женщины Танглин клуба совсем не заслуживали. Они являлись, между прочим, членами клуба, были хозяйками, а он - их гостем.

Сомерсет Моэм, который хорошо знал женщин из британских колоний и который почти никогда о женщинах хорошо не отзывался, не позволял себе ничего подобного ни при никаких обстоятельствах. У замечательного английского поэта Ричарда Киплинга, известного своими консервативными, ретроградными взглядами и сословными предрассудками, в одном из стихотворений есть замечательная фраза: «И жена полковника, и солдатская жена Маша - все же сестры в глубине души своей» (привожу ее достаточно вольный перевод, передавая только смысл). Я и сам за четырнадцать лет работы видел сотни этих женщин - англичанок, шотландок, женщин Уэллса. Ноэул Кауард был к ним несправедлив. О таких людях, как он, говорит хорошая русская пословица: ради красного словца не пожалеет и родного отца.

Накануне Нового года Юстас заехал за мной в восемь вечера, и мы покатили по мокрым улицам Сингапура за город. Танглин клуб - это большое здание, вернее, колоссальная веранда, а может быть, несколько смежных веранд - я не рассмотрел, так как была ночь. Стен нет, но во время тропического дождя, а ливень льет каждый день, опускаются соломенные шторы, чтобы дождь не попадал на веранду. Я не взял с собой в дорогу смокинга, но Юстас сказал, что сегодня это не важно, так как будет костюмированный бал и в пестрой толпе на мой внешний вид никто не обратит внимания. В большом зале не было места. Тут были и раджи в богатых костюмах, усеянных драгоценными камнями, возможно, даже неподдельными, и дамы в костюмах времен королевы Елизаветы (это в тро-пическую-то жару!), пажи, гренадеры, адмирал Нельсон с заклеенным глазом и подзорной трубой в руке, маркитантки времен герцога Уэллингтона, которые плелись в хвосте его армии для нужд солдат, был даже стоявший скромно у стены малайский полицейский, одетый в синий мундир, шорты, белый берет и белые краги. Его присутствие многих англичан шокировало, так как полицию в Танглин клуб не допускали. Потом выяснилось, что это был англичанин, вымазавший себе лицо сажей и нарядившийся в форму малайского полицейского. Я встретил доктора Андерсона, он приехал от больного, поэтому был в летнем смокинге. На голову он надел красную турецкую феску, изображая турецкого джентльмена.