Записки Шанхайского Врача - Страница 74


К оглавлению

74

Вечером я посетил миссКогхилл, которая жила в аристократическом районе Морэй плэйс (где живут почему-то все адвокаты). Старушке восемьдесят лет. Она надела черное платье, отделанное белыми кружевами. Квартира наполнена старинным фарфором и портретами, только горничная молодая и хорошенькая. Говорили, конечно, о России. Ни о чем другом со мной никто не разговаривал.

Вскоре я начал стажироваться в дерматологической клинике Персиваля. Помимо английских докторов, здесь работало несколько иностранцев: Стрингер из Австралии, Рахим из Багдада, который писал диссертацию о полутора тысячах случаев грибковых заболеваний кожи, Агиус-Ферранте с острова Мальты, англичанин, родившийся в Уругвае (сейчас он, кажется, профессор ортопедии в лондонском университете). Англичане были со мной подчеркнуто любезны, но держались сухо. Влияло, видимо то, что в самом разгаре тогда был берлинский инцидент и все газеты писали о героических летчиках США, которые каждый день возили на самолетах уголь для замерзающих западных берлинцев, так как «нехорошие русские» не пропускали через восточную зону поезда. Иногда холодное отношение я встречал и со стороны тех людей, к которым имел рекомендательные письма. Так, у меня было письмо от Баллинголла к его племяннице, которая жила в Эдинбурге. Когда я пришел к ней с визитом, эта очень красивая молодая женщина, узнав, что я советский гражданин, приняла меня не просто сухо, а даже неприязненно (я думал, она вообще спустит меня с лестницы). Через четверть часа я, откланявшись, ушел, но решил ей отомстить. В день моего отъезда из Эдинбурга я зашел в цветочный магазин, купил большую корзину роз и отослал ей с моей визитной карточкой, на которой написал: «Уезжаю сегодня в Шанхай. Хочу поблагодарить вас за гостеприимство». Часа четыре спустя от нее пришла телеграмма: «Дорогой доктор, сожалею миллион раз, не оценила вашего визита». Месть женщине всегда приятна.

Был в гостях у Лирмонта, который очень гордился своим родством с М.Ю. Лермонтовым, но поразил меня своим заявлением, что Лермонтов был плохим человеком, так как соблазнил чужую жену. Заявление было сделано в присутствии миссис Лирмонт, что значительно снижает его ценность. Я подумал, что лучше бы он поговорил о нравственности своих соотечественников, и в частности, о Марии Стюарт, которая заложила бог знает сколько пороха в замок Керк о'Филд и, проведя в нем ночь со своим супругом, велела замок взорвать, чтобы избавиться от надоевшего ей мужа, так как она полюбила другого. Это было уже после ее романа с итальянцем Риччио. Но вообще Лирмонт принял меня очень хорошо.

Вместе со мной у него в гостях был лорд Сетон, мы познакомились и после чая вместе пошли пешком в центр города. Лорду было лет под пятьдесят, и одет он был, как всякий лондонский дэнди, в черный пиджак, серый жилет с отворотами и серые в черную полоску брюки. Общение с ним развлекло меня, потому что лорд долго сокрушался, что теперь нет дуэлей: в политике, дескать, много дурно воспитанных людей, склонных «обкладывать» оппонента в ходе парламентской дискуссии, а оппонент не может вызвать обидчика на дуэль. Кроме того, лорд Сетон блистал эрудицией и прекрасным французским произношением.

Лирмонт был так любезен, что предложил мне приходить заниматься в его личной библиотеке, которая находилась рядом с кабинетом в здании университета. Так я потом и делал, а Лирмонт заходил повидаться со мной, неизменно с гаванской сигарой во рту, чтобы поболтать о России и, конечно, о Китае, всякий раз, когда я появлялся в его библиотеке после посещения клиники Персиваля и обеда в студенческом ресторане.

В студенческом ресторане кормили неважно. В 1948 году Англия еще была на военном пайке, и в любом ресторане, если вы спрашивали хлеб, вам автоматически снимали одно блюдо. Правда, когда официантка уже знала вас, она выписывала счет на двоих и можно было поесть досыта. Если были деньги, можно было просто ходить из ресторана в ресторан и обедать в каждом из них. Питание в тот год не было хорошим. Правда, шотландская похлебка из перловой крупы показалась мне очень вкусной, но мяса давали самую мизерную порцию с гарниром из вареной тыквы или репы (ужасная дрянь), зато сладкое было великолепным. Виски и табак стоили так дорого, что сигаретами даже не угощали друг друга. Резкий контраст с Сингапуром и другими колониями, где утром каждый курящий англичанин открывал свежую банку сигарет (пятьдесят штук), запечатанную под вакуумом, и потом таскал ее с собой целый день, угощая знакомых. К вечеру сигареты заканчивались и банка выбрасывалась.

В день первого посещения Лирмонта ужинал я у какого-то банкира «в отставке» по фамилии Юане (в дневнике у меня нет даже пометки о том, как я к нему попал). Старик дожил до семидесяти одного года, но выглядел на пятьдесят. Он закатил чудесный ужин с виски и джином, на протяжении которого жаловался на тяжелую жизнь: вместо ста двадцати яиц в неделю (неужели можно съесть столько яиц!?) он теперь съедал только одно, вместо трех человек прислуги остался один (как и яйцо); на магазины положиться было нельзя - присылали то, что есть. Все это делало жизнь банкира невероятно тяжелой, так как он не мог заранее составить меню. Кошмар какой-то!

Забавные знакомства возникали и в стенах пансиона, где я жил. Однажды вечером после ужина я остался в гостиной пансиона с двумя другими его обитателями - архитектором Паркинсоном и владельцем какой-то фабрики Скофилдом, - в которых тотчас распознал шотландцев. Мы встали у нетопленого камина, и они начали расспрашивать меня об Англии. Зная, как шотландцы терпеть не могут англичан, я особенно не стеснялся. Мои собеседники меня горячо поддержали, и мы около часа разбирали по косточкам англичан и их порядки. Расстались очень довольные друг другом. Шотландцы - славные ребята, искренние и непосредственные. На другое утро я узнал у хозяйки пансиона, что Паркинсон и Скофилд - англичане.

74