Лодка у потерпевших была настолько стара, что все время наполнялась водой, и шесть негров были заняты только тем, что непрерывно вычерпывали воду банками из-под керосина. Наш капитан дал им воды (просто налили воду из шланга в их лодки, и они, сидя в пресной воде, так и поплыли), а также сто сигарет «Вудбайн» - любимые сигареты английских матросов. Их капитану он показал на карте, где их «дау» находится. Дело в том, что арабы плавают только по компасу и по звездам, а может быть, и по старому будильнику. Вообще, удивительно, как эти «Синдбады-мореходы» находят путь в океане. Их смелость достойна уважения. Они уходят из Аравии с северо-восточным муссоном и возвращаются с юго-западным, то есть находятся в плавании почти целый год. Чем и как они торгуют и оправдывается ли их торговля, известно лишь Аллаху и Магомету, пророку его.
Мы развернулись и взяли курс на Коломбо. Там должны взять масло для машин и долгожданную воду. Один душ в день в Индийском океане в мае месяце - это слишком! Все загорели, огрубели и стали походить на пиратов».
В эти дни у меня состоялась беседа с нашим боцманом, которую я почти дословно записал как рассказ под названием «Морской волк». Поскольку рассказ имеет прямое отношение к моему путешествию, я счел возможным привести его здесь полностью. Замечу, что некоторые эпизоды гиперболизированы, но, надеюсь, что читатель сразу это уловит. Слова «эдакий» и «разэдакий» — нецензурные английские ругательства, которые я не мог выкинуть из текста, иначе колорит разговора был бы начисто потерян, и из шотландского боцмана у меня получилась бы воспитанница благородных девиц города Санкт-Петербурга.
Уаллакот и я стояли на носу корабля и курили. Вокруг расстилалась монотонная синева Индийского океана. И ни морские лошади, как англичане называют пенистые гребни волн, ни летающие рыбы, ни лазурь небосвода, ни попутный нам юго-восточный муссон, ни ныряющие черносерые дельфины со свиными носами не радовали нас, изнывающих от безделья пассажиров. Команда корабля тоже была утомлена однообразием этого длинного пробега. Шла четвертая неделя, как мы покинули туманный Лондон.
К нам подошел боцман, дружески улыбаясь.
«Ну как, джентльмены, - спросил он, - подходящая для вас погода?» - «Прекрасная погода», - ответил Уаллакот. Я кивнул головой в знак согласия. Даже эта неизменно хорошая погода начинала казаться монотонной.
Боцман - человек уже пожилой, проведший сорок пять лет своей жизни на море, - был маленького роста: пять футов без излишка (полтора метра). Одет он был в грязную рваную рубаху и короткие штаны военного образца цвета хаки. (Да и мы были одеты не лучше, было лень стирать). На голове он кокетливо, на одну сторону, как французский берет, носил белый чехол от морской фуражки. Глаза добрые, желтые. Прямой нос. На носу около правого глаза сидели две небольших опухоли, обещавшие со временем переродиться в рак кожи, лицо в грубых морщинах, а кожа шеи, как китайский апельсин, в грубых складках. Ноги и руки, годами соприкасающиеся с машинными маслами, в светло-желтых и темно-коричневых пятнах.
Боцман был родом из Лита, порта и пригорода Эдинбурга, и говорил с приятным певучим акцентом - так говорят жители восточного побережья Шотландии. Издали этот говорок своей певучестью напоминает датский или норвежский язык.
«Да, погода неплоха, - продолжал он, стирая куском старого полотенца масло с пальцев, - уже второй день отбиваем ржавчину с этой разэдакой палубы. Работы военного времени этот разэдакий корабль. Железо такое, что палубу приходится чистить два раза в год. Считаю, что через три года от палубы ничего не останется».
Уаллакот протянул ему портсигар. Боцман двумя пальцами вежливо взял сигарету, манерно отставив в сторону мизинец: «Благодарю. Теперь и разэдакий имперский табак вызывает кашель, а платить приходится три шиллинга за двадцать штук. Это все наше эдакое рабочее правительство виновато». - «Разве вы против рабочей партии, боцман?» - спросил его Уаллакот.
Боцман сердито крякнул: «Я вообще против всякого правительства. Я старый моряк. Мне скоро шестьдесят стукнет, и я вижу, что дела в Соединенном королевстве идут все хуже. Посмотрите на молодых матросов сегодня! Возьмите любого. Вон того, что стоит у мачты с сигаретой. Вы скажете, что это матрос. Ничего подобного. Это разэдакий сукин сын, а не матрос. Работать они не хотят, вот что. Им нужна не работа, а дансинги и пиво. Да и пиво-то они пить не умеют как следует, бутылку выпили - и голова кругом пошла. Вот мой сын, например. Послал его в море. Шесть фунтов зарплаты в неделю. Стол великолепный и чистое постельное белье раз в неделю. Нет, не пожелал служить. Вернулся домой и поступил работать в галантерейный магазин на Принцевой улице. Купил американский галстук и думает, что стал лордом. Да и получает разэдакое маленькое жалованье. Зато проводит все вечера в баре Рудерфорда с намазанной разэдакой блондинкой. Мне, - говорит он, - нужно общество после ужасов войны. А какое у него общество? Все эти разэдакие девицы и кино. Да разве сейчас в Шотландии жизнь? Разве они знают теперь в торговом флоте, что такое морское дело? Вот ни разэдакой чуточки не знают. Всех бы их послать в армию на два года понюхать дисциплины. А если и идут в торговый флот, так опять только для того, чтобы избежать воинской повинности дома. А работать не желают. Им чистое постельное белье нужно. Вот в доброе старое время разве такая жизнь была при Эдуарде седьмом?»
Боцман заметно оживился. Затянулся глубоко последний раз и бросил окурок за борт.