В последний год моей жизни в Шанхае у меня неожиданно прибавилось работы. На празднике, устроенном для детей в английском клубе, ко мне подошел мой пациент Меллор, отвел меня в сторону и сказал, что после смерти Бертона в совете директоров Калти Дэйри (большое акционерное общество, торговавшее молочными продуктами и владевшее несколькими стадами коров) нет врача, а по уставу общества врач непременно должен быть в числе членов совета. Он попросил меня занять место Бертона и стать членом совета директоров их общества. Я согласился и около года был директором коров и быков. Мои обязанности заключались в следующем. Один раз в месяц я получал толстый пакет от секретарши, в котором подробно описывалось состояние моих подопечных: сколько родилось телят, сколько коров беременны, как поживают быки, сколько сделано противотуберкулезных прививок и т.д. На прочтение этого документа уходило часа два. Один раз в месяц я получал чек на довольно крупную сумму - мой гонорар за ничегонеделание. Наконец, один раз в месяц я присутствовал на заседании совета директоров. У компании было несколько ферм, и мы собирались на главной ферме в центре города. Заседание проводилось в административном здании, где находился кабинет управляющего - это был ветеринарный врач, норвежец. В этом же здании располагался и зал совета директоров. Длинный стол, покрытый зеленым сукном, и кресла. Против каждого кресла на столе лежали карандаши и несколько листов бумаги (на них можно было рисовать рожицы и всякую ерунду). Около управляющего стояла непочатая бутылка виски «Белая лошадь» и стаканы, серебряная чаша с кубиками льда и бутылки с содовой водой. «Белая лошадь» - прекрасный виски, но почему именно «Белая лошадь»? Я думаю, главная причина в названии. Если бы была марка «Белая корова», то директора пили бы только ее. Бой разливал виски с содовой, а управляющий минут на двадцать делал доклад - на самом деле, просто резюмировал отпечатанный отчет, который все директора уже получили. Потом болтали о том о сем. На этом заседание заканчивалось. Директора садились в свои машины и уезжали. Когда все стало ясно с моим отъездом на Родину, я написал письмо в совет директоров о выходе из его состава и получил краткий ответ, подписанный секретаршей, о том, что мое письмо получено и принято во внимание. Англичане гневались.
В это же время я открыл новый химический индикатор «робертин». Будучи врачом семьи Фрайер - отца и дочери, я довольно часто посещал их, и однажды Роберта Фрайер угостила меня вареньем из ягод «huckleberry» (в словаре говорится, что это что-то вроде черники или брусники, но я никогда не слышал, чтобы в Шанхае росла брусника). Это было вкусное варенье красноватого цвета. Роберта сказала, что если его намазать на «скон» (шотландские булочки, в которых очень много соды), то оно станет зеленым. Мне все стало ясным - растительный индикатор. Я попросил у Роберты немного варенья и, вернувшись в нашу лабораторию, начал эксперименты. Действительно, мои предположения полностью оправдались: индикатор при определенной щелочности раствора менял цвет с красного на зеленый. Я был в восторге. Но, поговорив с одним опытным химиком узнал, что очень многие ягоды, содержат вещества, меняющие цвет при изменении кислотности или щелочности среды. На этом я свое открытие закрыл.
Но если только вдуматься в то, что вся прелесть цветов и изменение их цвета от цветения до увядания зависят просто от кислотно-щелочного равновесия, если вспомнить, что алмаз, из-за которого люди идут на преступления, всего только сильно спрессованный углерод, а сапфиры и рубины просто-напросто триоксид алюминия, являющийся составной частью обыкновенной глины, то становится смешно, что род людской готов перегрызть друг другу горло из-за углерода и глины. Сейчас у нас есть великолепные сплавы, которые выглядят, как золото. Мельхиор - сплав меди, никеля и цинка - мало чем отличается от серебра, латунь (медь, олово и цинк), томпак (медь и цинк) прекрасно имитируют так называемые драгоценные металлы.
В моей жизни была интересная история, связанная с алмазом. Я купил большой (не помню, во сколько каратов) бриллиант чистой воды - не таиландский голубоватый бриллиант, который стоит дешевле, а именно «чистый ». Он был вставлен в платиновое кольцо - очень тусклый и некрасивый, хотя и дорогой металл. Когда ситуация с моим отъездом в СССР прояснилась, я решил бриллиант продать. Не потому, что мне были нужны деньги, а потому, что казалось неприличным ехать в СССР с таким буржуазным камнем.
Моя секретарша устроила его оценку в большом ювелирном магазине. Когда мы приехали, нас уже ждали человек пять оценщиков: один в европейском костюме, все другие - в китайских халатах. Друг с другом они почему-то не разговаривали.
У каждого из оценщиков были маленькие весы, лупы, бумага и кисточки. Они по очереди рассматривали камень со всех сторон в лупу, малейшая трещина сильно обесценивала бы его, взвешивали (как они учитывали вес кольца, я не знаю), что-то писали, передавали кольцо друг другу и снова проверяли, провозившись с этим проклятым куском углерода около часа. Наконец, они сверили свои записи и назвали цену - сделка состоялась. В то время маоцзэдуновские деньги сильно упали в цене, и банки упаковывали банкноты в пачки по миллиону ЖМБ (жень мин бао). Пачки перевязывались веревкой, и на куске бумаги, подложенной под веревку, писалось, что в пачке миллион ЖМБ и банк гарантирует точность суммы. Это скреплялось печатью банка. Мой шофер отнес все эти пачки на заднее сиденье моей машины, и оно оказалось заваленным деньгами. Осталось только место для секретарши.