Юноша из этого рассказа - блестящий тонко чувствующий аристократ, а девушка - пошлая циркачка, которая на первое свидание пришла в какой-то красно-зеленой шляпе, от чего его даже передернуло. Но он не может, не в состоянии от нее отказаться, его преследует какая-то слепая страсть, ради которой он готов бросить все: и блестящую карьеру, и общество, в котором вырос, и прекрасную невесту. Это повторение темы «Бремени страстей человеческих». Юноша берет отпуск и едет с цирковой труппой по городам, чтобы только быть рядом с этой женщиной. Над ним добродушно посмеиваются другие актеры, а он охотно выполняет любые работы, он даже» учится стоять на голове, этот будущий блестящий дипломат. У Алике неприятный хриплый голос, но он влюблен в этот голос (между прочим, у проститутки Милдред из «Бремени страстей человеческих» тоже был хриплый голос, возможно, от сифилиса голосовых связок). Она периодически уходит ночевать с хозяином цирка и уведомляет об этом заранее влюбленного в нее англичанина. Он страдает от ревности, но терпеливо все сносит.
При сравнении романа «Бремя страстей человеческих» и рассказа «Его превосходительство» у врача невольно возникает мысль, что в обоих случаях мы имеем дело с обычной алоголагнией - жаждой страданий, которая бывает пассивного (мазохизм) или активного (садизм) характера. Всякий нормальный человек послал бы к черту и проститутку Милдред, от которой страдает студент-медик Филипп, и акробатку Алике, от которой столько перенес «его превосходительство» (то есть тот же Моэм). Моэм так описывает встречу с Алике: «...она поздоровалась с вычурной вежливостью толстой тетки из табачного киоска. На ней было длинное пальто из поддельной норки и колоссальная яркокрасная шляпа. Она выглядела невероятно вульгарной. Она даже не была хорошенькой. У нее было широкое, плоское лицо, широкий рот и курносый нос. У нее было много волос, золотых, но явно выкрашенных, и большие сине-зеленые глаза (заметьте, не синие и не зеленые, что было бы красиво, а именно сине-зеленые - В.С.). Она была сильно нарумянена». В общем, хуже женщины и быть не может. Но вот здесь-то и возникает страсть. И лишь после многих страданий и унижений, которые переживает юноша (что также характерно для мазохиста - страдание доставляет ему удовольствие), он наконец с ней порывает, женится на приличной девушке и портит жизнь и себе, и ей, потому что не испытывает от всего этого никакой радости.
Прочтите рассказ «Человеческий фактор», где герой такой же утонченный дипломат, автор изысканной английской прозы (и это опять Моэм), много лет влюбленный в невероятно красивую и умную женщину, которая живет со своим шофером, вульгарным полуобразованным английским солдатом (здесь женщина умная и благородная, в отличие от Милдред и Алике, но схема отношений та же). Дипломат был вне себя от горя, когда случайно увидел их ночью обнаженными, купающимися в заливчике около ее виллы. Он презирает ее за эту связь, но все же хочет спасти ее даже ценой своего полного уничижения. Он предлагает ей (уже в который раз) выйти за него замуж, говорит, что ему ничего не нужно, он будет только молча страдать ради нее. Но ведь это классический пример мазохизма.
Еще одним доказательством наличия в характере Моэма черт мазохизма является сюжет рассказа «Нил МагА-дам». Герой рассказа, молодой красивый девственный шотландец, приехал в малайский город к Монро работать заведующим музеем. У Монро была русская жена Дарья, которая влюбилась в Нила и стала искать с ним близости. Нил был возмущен: он не мог и помыслить так отплатить Монро за его хорошее отношение и гостеприимство. Дарья наступала. Разговор между ними закончился признанием Дарьи в том, что она изменяла Монро и раньше. Нил спросил ее: «А вы не боитесь, что Монро узнает об этом?»... Она ответила: «Я иногда задаю себе вопрос, знает ли он об этом, если не умом, то сердцем. У него женская интуиция и женская чувствительность. Иногда я была уверена, что он подозревает, и в его боли и муке я чувствовала странную духовную экзальтацию. Я думала: не находит ли он в своей боли бесконечное, тонкое наслаждение. Вы знаете, есть такие души, которые чувствуют сладострастную радость от своих терзаний». По-моему, тут можно поставить точку в рассуждениях о влечении Моэма к душевному мазохизму. Какие еще нужны доказательства?
И Филипп, и «его превосходительство», и сам Моэм преодолели влечение к мазохизму, но у писателя осталась ненависть к тем, кто его так долго мучил, и он начинает мстить, и мстить очень остроумно, а для читателя - всегда интересно и неожиданно. Он впадает в противоположную разновидность алголагнии: из мазохизма в садизм - и, наверное, в этом есть логика. Ведь одно состояние является зеркальным отображением другого. Это, как в биохимии, где существуют оптические изомеры, обладающие одной и той же формулой, но одни отклоняют луч света влево, а другие вправо. Пусть читатель не думает, что садизм — это истязания только физические: драки, раны и синяки. Есть много разновидностей психологического садизма, когда другому человеку можно наставить столько психологических «синяков», что тот и жить после этого не захочет. В английском бракоразводном праве есть термин «умственная жестокость», являющаяся поводом для развода, то есть садизм или жестокость психологическая. Яркий пример такого типа жестокости вы найдете в рассказе Моэма «Змей», где садистка-мать портит жизнь своему любимому сыну, чтобы через него испортить жизнь молодой невестке, которую ненавидит.
Теперь должно быть ясно, почему первые три четверти книги «Бремени страстей человеческих» мазохист будет читать с удовольствием, а нормальный человек - с трудом.