В дни битвы за Шанхай британское генконсульство открыло свою радиостанцию и передавало местные новости и сообщения для населения. Когда бои шли уже в самом городе, британский генеральный консул выступил по радио и сказал: «Сделайте эту среду воскресеньем и не выходите из дому без особенно важных причин». А до его выступления англичане поставили популярную в то время пластинку «Я всю ночь не мог сомкнуть глаз». На следующий день английскую радиостанцию закрыли новые власти.
В первые дни после установления нового режима иностранная колония Шанхая не почувствовала никаких политических перемен. НОА начала вести борьбу с инфляцией. Купцы бросились спекулировать товарами первой необходимости и продуктами питания. С этим коммунисты справились очень быстро: они расстреливали спекулянтов. Очень часто можно было увидеть закрытые лавки, а на досках большие листы бумаги со списком расстрелянных лиц (фамилии были обведены красными кружками). Я видел, как по главной улице сеттльмента тихо шли грузовики, в них стояли на коленях китайцы в белых халатах (у китайцев белый цвет - цвет траура) с завязанными за спиной руками. Их везли через весь шестимиллионный город к месту казни - на расстрел.
Из Шанхая уезжало много китайцев. Богатые стремились попасть в Гонконг и Макао. Дома продавались за бесценок. Город бурлил. Но «бурлили» не все. Как-то на углу я столкнулся с пожилым англичанином, который стоял на перекрестке двух улиц в тропическом шлеме (они давно вышли из моды), с трубкой в зубах, в шортах. Мы разговорились. Он уже вышел в отставку, прослужив около тридцати лет в какой-то английской фирме. Я спросил его, куда он думает податься. Он посмотрел на меня с удивлением и сказал: «Никуда. Я так долго прожил в Шанхае, что решил остаться здесь». - «Ну а все эти перемены?», - спросил я. - «Нонсенс. Ничего не изменится. Все вернется к старому».
Именно эта психология «неприятия изменений» в большой мере, мне думается, определяла политику англичан в Китае. Они не верили в китайские перемены так же, как не верили в Октябрьскую революцию.
Начались воздушные налеты на Шанхай. Гоминдановские самолеты почти беспрепятственно летали над Шанхаем и бомбили то, что им было нужно - в основном, окраины города, где находились заводы. Авиация и зенитная артиллерия у НОА были слабы и не могли обеспечить безопасность города. Многие жители Шанхая всерьез опасались возможных воздушных атак.
Так, Гай Уильямс, муж нашей секретарши Пегги, служивший в большом английском концерне Азиатской нефтяной компании, не раз говорил мне, что боится окна в своем кабинете. Он работал в большой комнате, где стояло несколько письменных столов. Его стол располагался перед окном с видом на реку, а стекло было во всю ширину комнаты. «Это настоящее море стекла», - повторял он. В конце концов он велел поставить между столом и окном большой сейф. Не прошло и недели, как средь бела дня два гоминьдановских самолета подлетели с запада к набережной и сбросили в реку несколько бомб. У домов, стоявших на набережной, от взрывов вылетели окна. Здание Азиатской нефтяной компании находилось очень близко от того места, где упали бомбы. Окно в кабинете Уильямса разлетелось на мелкие куски, а его спас сейф. Наше здание находилось через три-четыре дома от этой компании, тоже на набережной. Во время налета я был в кабинете. Я услышал взрывы, звон стекла, и на мой письменный стол полетели мелкие осколки. Окно прикрывала лишь соломенная занавеска от солнца. В ней я нашел осколок снаряда, еще горячий, он застрял в соломе.
Потом китайские коммунисты обратились за помощью к СССР. В Шанхае появились советские военные - в защитной форме без знаков различия. Они наладили противовоздушную оборону Шанхая, и когда был сбит первый гоминьдановский самолет, налеты прекратились.
Придя к власти, Мао Цзэдун объявил компанию по «промыванию мозгов», что-то вроде «три за и пять против», не помню, иностранцев она не касалась. Это странным образом сочеталось с решением Мао о создании национальной буржуазии. Речь шла о привлечении в страну капитала китайцев, живших за рубежом. В журналах печатались лирические цветные фотографии таких «национальных буржуев», вернувшихся в Китай: красивьИ виллы, сады, детишки катаются на трехколесных велосипедах. Фабрики частных владельцев забирало государство, но самих владельцев назначало здесь же управляющими с большой зарплатой. Одновременно натравливали рабочих на интеллигенцию. На предприятиях и в учреждениях города проходили митинги. В большой английской больнице для китайцев (больница св. Елизаветы) на митинге служащие постановили посадить всех врачей в клетки и провезти их в таком виде по городу, чтобы показать свое презрение к буржуазии. Но в это дело вмешались власти, и спектакль был отменен.
То и дело проходили массовые демонстрации: шли представители рабочих, крестьян, купцов. Купцы шагали молча, и каждый из них нес в руке по цветку - не знаю зачем. Выглядело это довольно глупо. Демонстрации продолжались по несколько часов подряд, и чтобы все прохожие это видели, перекрывались перекрестки улиц. Переходить улицы запрещалось, и толпы людей, непосредственно не принимавших участия в демонстрации, становились ее невольными участниками, часами ожидая возможности перейти улицу.
Потом начинались исповеди. Вызывали какого-нибудь богатого фабриканта и заставляли его всенародно признать все свои прегрешения. На такие прочищения мозгов на каждом предприятии уходило несколько дней. В городе распространилась эпидемия самоубийств, происходивших по шаблону: капиталисты бросались с высотных зданий. Один самоубийца упал на прохожего и убил его. Было время, когда шанхайцы перестали ходить по тротуарам и ходили посередине улиц.